1894 год. Санкт Петербург

Ульянов ни разу не был за границей и не мог видеть, что представляет собой высокоразвитая экономика Великобритании, Франции и Бельгии. В этом не было его вины: на все прошения разрешить ему выехать за границу Министерство внутренних дел отвечало отказом. Струве и ТуганБарановский не могли не заметить, что изоляция пошла юноше во вред. Ему следовало отказаться от абсурдной переоценки степени капиталистического развития России. Его рассуждения страдали чрезмерной схематичностью, к тому же, как казалось новым знакомым, он чересчур стремился доказать товарищаммарксистам, что его интерпретация марксизма является абсолютно «ортодоксальной». Для Струве и ТуганБарановского марксизм был всего лишь средством для понимания сути тенденций экономического развития России, но никак не символом безусловной веры. Ульянов, полагали они, слишком доверчиво внимал каждому слову Маркса, вне зависимости от того, прав тот был или ошибался. Для Ульянова же «Капитал» был книгой без малейшей погрешности, священным писанием, объектом веры, а не критики.

В то же время новые знакомые подметили в Ульянове сильное, даже слишком сильное влияние радикального народничества. Александр Ульянов был членом организации террористов народников, сестра Анна и даже совсем юный брат Митя симпатизировали народникам, да и сам Володя оставался в дружеских отношениях с бывшими активистами «Народной воли». Он язвительно и безжалостно критиковал аграрный социализм, но не старался держаться подальше от сторонников его самых крайних форм. Для «легальных марксистов» Струве и ТуганБаранов ского убеждения Ульянова представляли невообразимую смесь самых различных влияний. Молодому человеку, считали они, необходимо подольше пожить в Петербурге, поездить за границу, а там, глядишь, повзрослеет и станет серьезнее.

В таких рассуждениях есть очевидный парадокс. Владимир Ульянов был воспитан в европейских традициях. Он свободно читал немецкую и французскую литературу, учился читать по английски, блестяще знал труды античных классиков. Его родители учили детей гордиться достижениями русской культуры, но ни в коем случае не были националистами. Каким же это образом он мог оказаться более «русским», чем его ровесники, многие из которых не имели такого доступа к современным течениям европейской мысли? Без сомнения, отчасти Струве и Туган Барановский были правы: Владимиру не хватало непосредственного знакомства с Европой.